— Или другое, — пробормотал Министр. — Может, она так ни разу и не осмелилась войти в дом тети без ее разрешения. Но был еще человек — тот, кому такой смелости не занимать, и он наверняка проявил ее вчерашним вечером, как несомненно проявлял много раз раньше. «Никаких иных посещений я не потерплю. Так и передай тому, кто, кажется, этого не понимает!» Беата была проницательной женщиной, и она хорошо знала высоту полета своего серого воробушка. И обе женщины знали ястреба! Барбру дала ему ключ, и он, не будь дураком, сделал себе на всякий случай его дубликат.
И вчера вечером он им воспользовался…
13
В ожидании телевизионных новостей мы подвели итоги расследования — печальные или обнадеживающие, судить было трудно. По данным судебно-медицинского эксперта, убийство произошло в промежутке от без четверти восемь до без четверти девять вечера. И на этот период алиби из всех допрошенных, кроме министра юстиции Маттсона, не имел никто. Да и министр юстиции тоже оставался на плаву только благодаря показаниям презираемого им деревенщины Янссона (чем весьма уподобился атеисту, спасающемуся во время кораблекрушения на выкинутом за борт деревянном корабельном алтаре). Что касается мотивов убийства, то прямо от смерти Беаты выгадывали только Сигне с Магнусом и Барбру Бюлинд. Косвенно, возможно, — Стеллан Линден, а Кристер Хаммарстрем получал по завещанию картину кисти Лильефорса. «Коллекционеры — страшные фанатики и могут убить из-за спичечной наклейки», — говорил мне Министр, уже в который раз удивляя меня широтой своих познаний. У Евы Идберг и министра юстиции никаких причин убивать Беату не было, или же, как предпочел уточнить Министр, «не было не никаких, а однозначных или очевидных причин».
Но вот стали передавать новости, и все наши предположения сразу показались дилетантскими и неуместными. Официальная информация о случившемся заняла почти всю программу. За недостатком лучшего названия происшедшие события уже успели перекрестить в «дело Министра», что звучит, конечно, более броско, чем «дело об убийстве вдовы Нобелевского лауреата по Литературе», впрочем, в конце концов, что такое мертвая вдова нобелевского лауреата против живой знаменитости в ранге министра, утверждающей к тому же, что весь вечер убийства она просидела в темном деревенском туалете?
В роли ведущего выступал известнейший на телевидении губитель репутаций, или, как его называли «ангел смерти», сделавший все от него зависящее, чтобы посильнее разбередить еще не успевшую затянуться рану. В передачу вошло абсолютно все: и съемки дачи Беаты с высоты птичьего полета, и крупные планы дома, и отрывки из интервью Беаты и ее выступлений, и даже несколько кадров кинохроники, на которых Арвид Юлленстедт принимал из рук короля свою Нобелевскую премию. Когда визуальный материал истощился, экран заполнила большая фотография Министра — одна из тех новомодных и крупнозернистых, на которых незначительные детали портрета вроде волос, ушей и подбородка изображаемого начисто отсутствуют. Как бы в возмещение, снимок вскрывал новые, ранее скрытые, неприятные, почти криминальные черты, которых я прежде не замечал. Любой человек с такой ущербно-примитивной физиономией был бы только рад от нее избавиться.
Последняя часть передачи состояла из ретроспективы жизненного и служебного пути Министра, в которой явно недоставало финала — отчета о взятии его под стражу, хотя и здесь всем заинтересованным лицам был выдан небольшой аванс. Ведущий обещал «новую захватывающую информацию об убийстве в ночном выпуске новостей».
Войны, большая международная политика и прочие эфемерные материи были вынесены за скобки и спрессованы в конце программы в пакет времени как раз достаточный, чтобы накрыть на стол к вечернему чаю перед прогнозом погоды.
Я вздохнул и подумал, как воспримут эту передачу дети, но мои опасения оказались напрасны. Министр в эти минуты играл с ними во дворе в бадминтон.
На следующий день мы опять были званы на кофе.
Праздновали день рождения Хюго Маттсона, и элементарная логика подсказывала, что гостей должен был принимать он, однако, верно оценив неудобства, причиняемые хозяину щедрым гостеприимством, и сославшись на свой статус соломенного вдовца, Маттсон пожелал перенести угощение на лужайку перед домом Министра.
Маттсон явился на нее первым. За собой он волочил большой мешок с ружьями, который оставил в прихожей. Меня это немного смутило. Я, конечно, знал, что программа празднования дней рождения Маттсона неизменно включала в качестве последнего номера общую пальбу из ружей по бутылкам, но как само собой разумеющееся считал, что на этот раз из уважения к памяти Беаты соревнования будут отменены.
Едва появившись, министр юстиции тут же взялся руководить девушками, накрывавшими на стол, и очень скоро довел их до слез. К моменту, когда на помощь подоспела Маргарета, тут же без церемоний белоусого судью прогнавшая, вся осмысленная работа по сервировке стола прекратилась.
Министр с мальчиками отправился на пристань, где занялся приготовлениями к стрельбе. Очень скоро и оттуда послышался звонкий гул, как от самосвала, сгрузившего кузов пустых бутылок на голый бетон. Судя по всему, руководство тамошними работами тоже взял на себя Хюго Маттсон.
Точно в два явились Барбру Бюлинд и Стеллан Линден, демонстрируя собой пример союза более чем трогательного, хотя шли они, даже не взявшись за руки. Художник обнимал свою даму за талию, и рука его, пропутешествовав несколько далее, чем принято, прижимала ладонью правую грудь сопровождаемой. Возможно, обратившись к столь нетрадиционному приему, Линден хотел поэффектнее объявить всем о своей помолвке. В таком случае его ожидало разочарование. Весь комитет торжественной встречи состоял только из нянек и меня. Когда художник махнул мне своей свободной рукой со своим обычным «к вашим услугам», фрекен Бюлинд, которую такая форма объявления о помолвке, возможно, все же не устраивала, высвободившись из его объятий, присоединилась к накрывавшей на стол челяди.
За Барбру и Стелланом Линденом чинно и буржуазно, хотя и не менее от этого нежно, держась за руки, подошли Сигне и Магнус, а потом — Ева Идберг, накинувшая на себя, видимо по случаю траура, одеяние, сильно напоминающее собой черную пижаму.
В момент, когда Хюго Маттсон распаковал принесенные ему подарки и мы собрались садиться за стол, не хватало одного профессора Хаммарстрема.
— Какого дьявола! Он должен быть тут! — заорал новорожденный, побежал в дом звонить и скоро вернулся к нам с известиями.
— Этот осел считает, что все отменено! Жуткий тип! Когда это отменяли дни рождения? Я немножко поработал над ним, и он обещал прийти сразу, как только примет душ. Конечно, этот боров, как всегда, рылся в своих клумбах!
Разговор за чашками кофе получился несколько сбивчивый и бессвязный. Всем хотелось поговорить о Беате, но, как и на прошлом собрании два дня назад, никто из гостей не знал, прилично ли обсуждать эту тему в досадном присутствии Барбру Бюлинд. К счастью, крики из-за соседнего столика, где кормили детей, удачно заполняли неловкие паузы. Только с очень большим трудом, как несмазанная телега в гору, собравшееся общество постепенно вышло на уровень разговора, предполагающий некое соответствие мысли слову. Все единодушно решили, что никто из дачников — отметим, никто не сказал «из нас» — не способен на подобное и что даже сама мысль об этом могла зародиться только у сумасшедшего. Особым объектом излияния общих симпатий стал почему-то Министр.
После второй чашки кофе из-за столика поднялся Хюго Маттсон. С удивившей нас всех учтивостью он поблагодарил присутствующих за подарки и богатый стол, после чего предложил:
— Теперь пойдемте на берег, постреляем!
Неловкое молчание нарушил голос Сигне:
— Неужели ты считаешь, что мы будем заниматься этим сегодня, когда бедную тетю Беату не успели даже… Это бестактно и… мерзко!
— Бестактно? — удивился министр юстиции и обозленно взглянул на свою соседку по столу. — Это с моей-то стороны бестактно? Мы всегда стреляли в мой день рождения! И я не виноват, что какому-то полоумному пришла в голову идея застрелить Беату! Не хочешь же ты сказать, что я зря тащился сюда по жаре со всеми этими ружьями? Нет, я докажу вам, что делал это не напрасно!
— Если бы я знал, что мы не будем стрелять, я бы ни за что сюда не пришел, — сказал Стеллан Линден с таким видом, словно готов был потребовать деньги за потерянное для искусства драгоценное время.
— Подумайте хоть немного о Барбру! Неужели вы не понимаете, как она должна…
— И как вам в голову такое пришло? Я даже дотронуться до ружья не смогу! В такой день! — поддержала Сигне Ева Идберг.
— А я предлагаю, пусть решит сама Барбру! Ты, конечно, совсем не против, если мы, как обычно, немного постреляем сегодня? Правда?